Отечественная дискуссия о модернизации все более смещается в сторону обсуждения перспектив инновационной экономики. При этом политика модернизации, сведенная к сопровождению инновационных инициатив, в глазах политического класса выглядит как недопустимо несоответствующая его ожиданиям. Инновации – еще не заработав – становятся политической проблемой. Дискурс об инновациях обыкновенно имеет четкое технократическое разрешение.

Политическое участие в такого рода дискуссиях часто ставится под вопрос, тогда как социальная значимость инноваций никем не оспаривается. В итоге наблюдается не вполне равноправная дискуссия между политическим классом и менеджерами инноваций, отражающая конфликт инклюзивности политики и эксклюзивности социальной инженерии.

Стоит ли государству принуждать субъекты экономики к инновациям? Собственно, чем инновации отличаются от модернизации? И почему термин "инновации" воспринимается в исключительно узком ее понимании, как технические инновации. Не стоит забывать, что существуют еще и организационные инновации. А что такое открытые инновации? И как через Open Innovation создавать технологические проекты?

Исключенная политика тем не менее обязана иметь дело с трансформируемым инновациями обществом. Стоит отметить, что при этом современный неолиберальный дискурс об инновациях обыкновенно преподносится как дискурс исключительно почти технократический и всецело деполитизированный. Задачи политических партий в отношении инновационного развития представляются довольно-таки простыми: не мешать и еще раз – не мешать. В это "не мешать" входит законодательное обеспечение "зеленого света" для роста конкуренции в инновационной среде и, одновременно, создание искусственно деполитизированных зон для инноваций – где политика исчезает в пользу чистой экономики. Работа политики состоит, тем самым, в самоограничении: инновации представляются чем-то, что появляется в зонах исключенного государственного контроля, но, одновременно, то же самое государство оказывается заказчиком этих инноваций, при том, что оно не является их потребителем, по крайней мере непосредственно.

Однако в ситуации острой идеологической борьбы за тот или иной облик государства ("минимальное государство" против "государства всеобщего благосостояния") – разговор о такого рода "инновационных кластерах", как Сколково, оказывается одновременно и ставкой в игре, и критерием эффективности: само строительство иннокомплексов наподобие Сколково является объектом спора, тогда как вероятная эффективность этого проекта в итоге окажется критерием своего рода истины тех экономических и политических установок, благодаря которым строительство оказалось возможным.

В этих условиях партийная политика выполняет три рода задач:

• реконструкция деполитизированной публичной зоны – что само по себе задача нетривиальная, поскольку предполагается создание условий для местной политики "с нуля", партии должны "эмулировать" свое отсутствие;
• политическое и правовое сопровождение проекта – также крайне сложная задача, поскольку эффект партийной поддержки не должен быть "встроен" в опекаемое;
• исполнение функций политического "стоп-крана" в условиях, если все вдруг пойдет "не так", а также страхование политических и социальных рисков проекта.

Эти три составляющие, при условии их адекватного исполнения, позволят инновационной среде органично встроиться в мейнстрим политической повестки. В то же время инновационное развитие, в частности, в секторе информационных технологий и интернет-коммуникаций, само является существенным фактором трансформации образа политики как таковой и важнейших политических институтов: выборов, партий, парламента и т.д. Своего рода "политическая экономия", состоящая в сокращении институтов посредников, ставит под вопрос систему классического политического представительства. Вопрос политической повестки уже сегодняшнего дня: являются ли ресурсы прямой интернет-демократии дополнительными к политическим инструментам, имеющимся в распоряжении современного политика или этот набор опций жестко им противоречит? И кому выгодна модернизация?