Во второй половине июня мой коллега Семён Уралов выступил организатором Товарищества первой помощи Одессе «2 мая». Товарищество неформальное и мало похоже на обычные благотворительные фонды.

Семён предложил иной формат помощи — со-действие. Иными словами, решив поучаствовать в проекте, вы не отделаетесь разовым переводом энной суммы денег. Есть три категории участников:

— Непосредственно нуждающиеся в конкретной помощи одесситы (лечение, реабилитация оплата коммунальных счетов, продукты питания);

— Одесситы, которые имеют возможности помочь финансово, но имеют ресурс свободного времени и могут купить, привезти и т.п.

— Неравнодушные граждане, которые имеют финансовую возможность помочь первым через содействие вторых.

В результате помощь очеловечивается и теряет признаки social network activity, т.е. перестаёт быть «лайком», оплаченным вами с кредитной карты. Нет фонда как посредника, вы помогаете живому человеку или его семье в конкретной нужде. В чём разница? В ответственности. Чтобы нажать на кнопочку Donate, нужно просто не пожалеть немного денег.

А чтобы принять на себя ответственность, нужно сделать поступок.

Уже есть первые результаты деятельности товарищества, но написать придётся не о них, а о, так сказать, сопутствующих явлениях.

Одними  из тех, кто получил помощь, стала семья одессита Константина, арестованного после событий 2 мая. Оставшись без дохода, семья вынуждена была одалживать. Ситуация усугублялась тем, что ребёнок болен эпилепсией (для интересующихся: тут  расписано подробно). Семён написал свой отчёт 3 июля. А уже 4-го вскрываются любопытные подробности. Слово одесскому журналисту Юрию Ткачёву:

Уже не впервые приходится с сожалением признавать, что конфликт между жителями Украины не сводится лишь к фигуре бывшего президента или даже к внешнеполигическому выбору ЕС—Евразийский союз, а носит ещё и ментальный характер. Который проявляется в столкновении условного, ментального Села с ментальным Городом.  Ранее это столкновение чётко прослеживалось в локализации конфликта: Донецк и Луганск наиболее урбанизированный регион Украины. Несмотря на упадок 90-х, области сохранили не только индустриальный характер. Сохранилось индустриальное сознание жителей.

Однако, похоже, дело не только в экономической географии. Упомянутая выше травля — характерная черта сельского быта с его системой идентификации «свой-чужой». О том, как травят своего, ставшего чужим, можете прочитать в поэме Т. Шевченко «Катерина». Народный украинский поэт сам был выходцем из села, крепостным, а потому прекрасно знал, о чём писал. А я, в свою очередь, прекрасно помню своё чувство протеста на уроке украинской литературы. Я никак не мог взять в толк, почему соседи для семьи оказались важнее дочери.

Важный момент: этот текст — не призыв к городской Украине громить и ненавидеть сельскую. «Село» в данном случае лишь маркер для конкретного типа косного мышления:

— «Свой» не может быть неправым, потому что он — это ты;

— «Чужой» не может быть правым, пока не станет «своим» (впрочем, стать «своим» у него шансов мало, разве что у его детей).

Масштабируясь, это мышление вырождается в клановую коррупцию и тлеющую ненависть к согражданам, имеющим несчастье родиться в «неправильном» регионе.

Второй важный момент: в этом тексте не описывается какая-то уникальная негативная черта украинцев. Напротив, это вполне себе «общечеловеческая ценность», которую, по мере сил, пытались изжить в советском обществе. Изжить не получилось, но получилось создать контрнорму: «свой» не может быть «своим», если он неправ.

Какие выводы можно сделать из ситуации с травлей семьи, получившей помощь из «неправильного» источника?

1. Это не война людей, а война ценностей, война культур.

2. Даже успешный штурм последнего города на Донбассе не завершит войну

3. Наверное, можно жить в одном государстве с людьми, чья совесть позволяет им травить мать за то, что теперь её ребёнок получит помощь врачей. Только стоит ли?

Последний вывод персонально для граждан Украины, которые никак не поймут: отчего это жители Донбасса больше не хотят жить в единой Украине?